Сказка человек который хотел украсть колизей. Человек который хотел украсть колизей читать

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский

Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. "Почему, -

недоумевал он, - я должен делить его со всеми? Пусть он будет только

моим!" Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока

сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего

здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме

воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса,

всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он

отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.

Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на

чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под

диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.

Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех

сторон и думал: "Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница

все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось!"

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал

из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы

туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про

себя: "Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда

в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!"

Порой случалось ему заходить в табачную лавку - а в табачных лавках в

Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей.

Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то

всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и

притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется:

"Ха-ха-ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на

память о Колизее!"

Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью,

заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была

завалена ванная, а коридор превратился в траншею.

Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не

больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время

и пришел в отчаяние. "Неужели, - думал он, - неужели я ошибся в своих

расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну

да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело - надо

доводить его до конца".

Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка

оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды

он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел

к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый

верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но

старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся,

что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала

толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди

мальчика: "Мой! Мой Колизей!"

Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой

красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об

этом мальчику, захотел научить его говорить "наш" вместо "мой". Но сил у

него уже не хватило.

ЛИФТ К ЗВЕЗДАМ

Когда Ромолетто исполнилось тринадцать лет, его взяли на работу в бар

"Италия". Он служил мальчиком на побегушках. Это значит, что он должен был

выполнять всякие мелкие поручения и разносить заказы по домам. Целыми

днями Ромолетто носился взад-вперед по улицам, поднимался и спускался по

лестницам разных домов, держа поднос, уставленный множеством рюмок, чашек

и стаканов.

Больше всего не любил Ромолетто лестницы. В Риме, так же как и во

многих других городах на земле, лифтеры очень ревниво оберегают свои лифты

и стараются, чтобы ими поменьше пользовались, особенно мальчики из бара,

молочницы, продавцы фруктов и все другие простые люди. Они либо сами стоят

на страже у лифта, либо вывешивают разные грозные предупреждения.

Однажды утром в бар позвонили из квартиры четырнадцать в доме сто три и

потребовали четыре кружки пива и чай со льдом.

Только немедленно, иначе я выброшу все это за окно! - добавил

ужас на поставщиков продуктов.

В доме сто три лифт оберегался особенно тщательно, но Ромолетто знал,

как можно обмануть бдительность лифтерши, дремавшей в своей сторожке. Он

незаметно проскользнул в кабину, опустил в щель пускового автомата пять

лир, нажал кнопку пятого этажа, и лифт со скрипом двинулся вверх. Вот

второй этаж, вот третий. А после четвертого этажа лифт, вместо того чтобы

замедлить ход, вдруг ускорил движение, проскочил мимо площадки пятого

этажа и, прежде чем Ромолетто успел удивиться, поднялся так высоко, что

весь Рим уже раскинулся у него под ногами. А лифт все мчался вверх. Со

скоростью ракеты несся он к небу, голубому-голубому, до черноты.

Прощайте, маркиз Венанцио! - прошептал Ромолетто, чувствуя, как у

него мурашки пробегают по коже. Левой рукой он по-прежнему держал в

равновесии поднос со стаканами, и это было довольно смешно, потому что

лифт уже уносился в межпланетное пространство, и Земля голубела далеко

внизу в бездонной глубине космоса. Она вертелась вокруг своей оси, все

"По крайней мере хоть не с пустыми руками явлюсь к марсианам!" - решил

Ромолетто и зажмурился. Когда же он приоткрыл глаза, лифт уже опускался, и

Ромолетто с облегчением вздохнул.

"В конце концов, чай все равно холодный", - подумал мальчик.

Но оказалось, что лифт опустился в самой чаще какого-то тропического

леса, и Ромолетто сквозь стекла кабины увидел, что его окружают лохматые

бородатые обезьяны. Они возбужденно показывали на него пальцами и

невероятно быстро говорили что-то на каком-то непонятном языке. "Наверное,

я попал в Африку!" - подумал Ромолетто.

Тут обезьяны вдруг расступились, и он увидел огромного шимпанзе в синем

мундире, который ехал навстречу ему на гигантском трехколесном велосипеде.

"Полиция! Спасайся, Ромолетто!"

Не теряя ни секунды, мальчик из бара "Италия" нажал первую же

попавшуюся кнопку. И лифт полетел вверх со сверхзвуковой скоростью. Когда

он унесся уже далеко, Ромолетто взглянул вниз и понял, что планета, от

которой он удирал, никак не могла быть Землей: ее моря и континенты были

совсем других очертаний, чем на школьной географической карте. К тому же

Земля сверху выглядела голубым шариком, а эта планета была то зеленой, то

фиолетовой.

Наверное, это Венера! - решил Ромолетто. - Но что я скажу маркизу

Венанцио?

Он потрогал кружки на подносе - они были такими же холодными, как и в

тот момент, когда он вышел из бара. В общем-то, если разобраться, с тех

пор прошло, наверное, минут пять, не больше.

Лифт с невероятной скоростью пронесся через громадное пустынное

пространство и снова стал снижаться. На этот раз Ромолетто сразу понял,

что его ждет: "Только этого не хватало! На Луну прилетел! Что мне тут

Между тем знаменитые лунные кратеры приближались с фантастической

быстротой. Ромолетто уже потянулся было к панели с кнопками, но тут ему

пришла в голову неплохая мысль. "Стоп! - приказал он себе. - Прежде чем

нажать кнопку, надо подумать!"

Он внимательно рассмотрел панель. Рядом с каждой кнопкой стояла

какая-нибудь цифра. И только последняя кнопка внизу светилась красной

буквой "З". Наверное, это и есть Земля!

"Попробуем", - вздохнул Ромолетто. Он нажал эту кнопку, и лифт тотчас

же изменил направление. А спустя несколько минут он уже оказался над

Римом, над крышей дома сто три, пролетел мимо лестничных площадок и

приземлился возле знакомой лифтерши, которая, конечно, даже не

догадывалась, в каком межпланетном путешествии побывал Ромолетто, и

продолжала спокойно дремать.

Ромолетто выскочил из кабины, даже не захлопнув за собой дверь, и

пешком поднялся по лестнице на пятый этаж. Он постучал в дверь квартиры

четырнадцать и, опустив голову, молча выслушал сердитого маркиза Венанцио:

Ну, где ты пропадал столько времени?! Ведь с тех пор, как я заказал

это проклятое пиво и этот распроклятый чай, прошло уже пятнадцать минут!

На твоем месте Гагарин давно уже был бы на Луне!

были еще холодными ровно настолько, насколько нужно было.

Да, немало приходится побегать по лестнице за целый день мальчику из

бара "Италия", который разносит заказы по домам...

ЗНАМЕНИТЫЙ ДОЖДЬ В ПЬОМБИНО

Однажды в Пьомбино дождем посыпались с неба конфеты. Конфеты падали

большие, словно градины, но не белые, а разноцветные - красные, зеленые,

голубые, фиолетовые. Один мальчик взял в рот зеленую конфету - просто так,

чтобы попробовать, и обнаружил, что она мятная. А другой попробовал

красную, и оказалось, что конфета земляничная.

Да это настоящие конфеты! Самые настоящие! - обрадовались ребята и

бросились набивать себе ими карманы. Но сколько ни собирали, конфет меньше

не становилось - они по-прежнему дождем сыпались с неба.

Дождь этот шел недолго, и все же улицы в городе сплошь покрылись,

словно ковром, душистыми конфетами, которые похрустывали под ногами, как

мелкие льдинки. Ребята, возвращавшиеся из школы, тоже успели наполнить

сладостями свои портфели. И старушки несли домой узелки с конфетами.

Это был великолепный праздник!

До сих пор люди ждут, что с неба опять посыплются конфеты, но облако,

из которого они сыпались дождем, больше не появлялось ни над Пьомбино, ни

над Турином и, вероятно, никогда не пройдет даже над Кремоной.

ЧЕЛОВЕЧЕК ИЗ НИЧЕГО

Жил однажды человечек из ничего. У него был нос из ничего, рот из

ничего, он ни во что не был одет и носил ботинки из ничего. Отправился

как-то раз человечек из ничего по какой-то несуществующей улице, которая

никуда не вела. Встретил мышку из ничего и спросил у нее:

Ты не боишься кошек?

Ничуть! - ответила мышка из ничего. - В этой стране из ничего есть

только кошки из ничего, у которых усы из ничего и когти из ничего. Кроме

того, я люблю сыр. Правда, я ем только дырки. Они ничем не пахнут, но

У меня кружится голова, - сказал человечек из ничего.

Потому что твоя голова из ничего. Даже если ты станешь биться головой

о стену, тебе не будет больно.

Человечек из ничего, решив попробовать, нашел стену, чтобы удариться о

нее головой, но это была стена из ничего, и так как он слишком сильно

разбежался, то упал по другую сторону стены. А там тоже совсем ничего не

Человечек из ничего так устал от всего этого ничего, что заснул. И во

сне он увидел, что он был человечком из ничего и шел по несуществующей

дороге, встретил мышку из ничего и даже ел дырки от сыра, и мышка из

ничего была права: они действительно ничем не пахли.

ДВИЖУЩИЙСЯ ТРОТУАР

На планете "Би" изобрели движущийся тротуар. Он тянется по всему городу

и похож на эскалатор, только это не лестница, а тротуар. Движется он

медленно, чтобы люди успевали рассмотреть витрины и не падали, ступая на

тротуар и сходя с него. На этом тротуаре есть даже скамейки для тех, кто

хочет гулять сидя. Особенно удобно это для стариков и для синьор, которые

носят тяжелые хозяйственные сумки. Когда старичкам надоедает сидеть в

сквере и смотреть без конца на одно и то же дерево, они отправляются

гулять на движущемся тротуаре. Им там очень удобно и хорошо. Кто читает

газету, кто курит сигару... Словом, люди отдыхают.

Благодаря изобретению этого движущегося тротуара на планете "Би"

уничтожены все трамваи, троллейбусы и автомобили. Так что улицы теперь

свободны и служат только для того, чтобы ребята играли там в футбол. А

если какой-нибудь городской стражник вздумает отобрать у них мяч, то его

за это тотчас же оштрафуют.

ТРОЛЛЕЙБУС НОМЕР 75

Однажды утром троллейбус номер 75, который ходит от Монтверде Веккьо до

площади Фьюме, вместо того чтобы спуститься к Трастевере, направился

совсем в другую сторону. Он повернул к Джаниколо, затем свернул на старую

дорогу Аурелия Антика и через несколько минут уже мчался, словно очумелый

от весеннего солнца заяц, по полям, что раскинулись в предместье Рима.

В это время пассажирами троллейбуса были, как обычно, служащие. Все они

читали газеты. Даже те, которые не покупали их, - они читали через плечо

соседа. Вдруг один синьор, переворачивая страницу, взглянул случайно в

окно и страшно удивился:

Кондуктор, что случилось? Куда мы едем? Это какое-то самоуправство!

Другие пассажиры тоже оторвались от газет и тоже возмутились:

Что думает водитель?

Да он сошел с ума! Свяжите его!

Что за обслуживание!

Но отсюда рукой подать до Чивитавеккья, а там уже начинаются

загородные дачи!

Боже мой! Уже без десяти девять, а ровно в девять я должен быть в

суде! - воскликнул адвокат. - Если я проиграю процесс, я подам в суд на

троллейбусное управление.

Кондуктор и водитель отбивались как могли. Они заявили, что ничего

поделать не могут: троллейбус больше не повинуется им и сам едет куда

вздумается. Действительно, в этот момент троллейбус сошел с дороги,

проехал по полю и остановился на лужайке у небольшого лесочка,

благоухающего свежей зеленой листвой.

Ой, цикламены! - радостно воскликнула одна синьора.

Самый раз сейчас думать о цикламенах! - рассердился адвокат.

А знаете, что я вам скажу, - возразила синьора, - пусть я приеду в

свое министерство с опозданием... Мне, конечно, за это снимут голову... Но

раз уж мы тут, я хочу нарвать цикламенов! Уже десять лет, как я не

собирала цветов!

Она вышла из троллейбуса, вдохнула всей грудью чистый, свежий воздух

этого удивительного утра и стала собирать цветы.

Видя, что троллейбус и не думает никуда уезжать, один за другим вышли

на полянку и другие пассажиры. Одни - чтобы размять ноги, другие -

выкурить сигарету. И вскоре плохое настроение растаяло, как туман на

солнце. Кто-то сорвал маргаритку и сунул ее в петличку, а кто-то нашел

совсем еще зеленую ягодку земляники и радостно закричал:

Это я нашел ее! Смотрите, я оставлю здесь записку и, когда земляничка

созреет, приду и сорву ее! И пусть только кто-нибудь посмеет тронуть ее!

Он и в самом деле вырвал из записной книжки листок, наколол его на

прутик и воткнул в землю рядом с земляничкой. На листке большими буквами

было написано: "Доктор Джулио Боллати".

Два чиновника из министерства образования скомкали свои газеты в

большой бумажный шар и стали играть в футбол. И всякий раз, когда ударяли

по мячу, громко кричали:

Словом, пассажиры уже нисколько не походили больше на тех серьезных и

солидных людей, которые минуту назад готовы были разорвать на части

водителя и кондуктора. А те между делом поделились друг с другом завтраком

и устроили небольшой пикник на свежем воздухе.

Смотрите! - закричал вдруг адвокат.

Троллейбус тронулся с места и медленно двинулся с полянки. Пассажиры

еле-еле успели на ходу вскочить в него. Последней оказалась синьора с

цикламенами. Она возмущалась:

Ну разве так можно! Я только начала собирать цветы и отдыхать!..

Сколько времени мы уже здесь? - спросил кто-то.

Ух, наверное, очень долго!

И все посмотрели на свои часы. Как странно: часы показывали всего без

десяти девять! Видно, пока длилась эта маленькая загородная прогулка,

стрелки часов стояли. Это было время, просто подаренное людям.

Но этого не может быть! - изумлялась синьора, которая любила

цикламены.

А троллейбус снова шел по своему маршруту и уже сворачивал на улицу

Удивлялись все. А ведь каждый держал перед глазами газету, где на самом

равноденствия.

В первый день весны все возможно!

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, - недоумевал он, - я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим!» Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы, сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.

Когда же подвал весь был забит камнями, он стал сваливать их на чердаке. А когда и чердак заполнился до отказа, то стал прятать камни под диваны, в шкафы и даже в корзину для грязного белья.

Каждый раз, приходя к Колизею, он внимательно осматривал его со всех сторон и думал: «Он кажется все таким же огромным, но некоторая разница все же есть! Вон там и вот тут уже немного меньше камней осталось!»

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну ну! Посмотрю ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»

Порой случалось ему заходить в табачную лавку - а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха ха ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее!»

Шли месяцы, годы. Украденные камни громоздились теперь под кроватью, заполнили кухню, оставив лишь узкий проход к газовой плите. Камнями была завалена ванная, а коридор превратился в траншею.

Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, - думал он, - неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело - надо доводить его до конца».

Однако каждый поход к Колизею давался ему теперь нелегко. Сумка оттягивала руки, а они были к тому же сплошь в ссадинах. И когда однажды он почувствовал, что жить ему осталось недолго, он в последний раз пришел к Колизею и, с трудом карабкаясь по скамьям амфитеатра, забрался на самый верх. Заходящее солнце окрашивало древние руины золотом и багрянцем. Но старик ничего не видел, потому что слезы застилали ему глаза. Он надеялся, что побудет здесь, на верху, в одиночестве, но на террасу тут же высыпала толпа туристов. На разных языках выражали они свой восторг. И вдруг среди множества голосов старый вор различил звонкий детский голосок какого-то мальчика: «Мой! Мой Колизей!»

Как фальшиво, как неприятно звучало это слово здесь, среди самой красоты! Только теперь старик понял это и даже захотел было сказать об этом мальчику, захотел научить его говорить «наш» вместо «мой». Но сил у него уже не хватило.

Как-то раз одному человеку взбрело в голову украсть знаменитый римский Колизей. Он захотел, чтобы Колизей принадлежал только ему. «Почему, – недоумевал он, – я должен делить его со всеми? Пусть он будет только моим!» Он взял большую сумку и отправился к Колизею. Там он подождал, пока сторож отошел в сторонку, быстро набил сумку камнями из развалин древнего здания и понес домой.

На другой день он проделал то же самое. И с тех пор каждое утро, кроме воскресенья, он совершал по крайней мере два, а то и три таких рейса, всякий раз стараясь, чтобы сторожа не заметили его. В воскресенье он отдыхал и пересчитывал украденные камни, которые грудой лежали в подвале.

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»

Порой случалось ему заходить в табачную лавку – а в табачных лавках в Италии всегда продают открытки с изображением достопримечательностей. Когда он смотрел на открытки с видами старинного амфитеатра Колизея, то всегда приходил в хорошее настроение. Правда, он тут же спохватывался и притворялся, будто сморкается, чтобы не увидели, как он смеется: «Ха-ха-ха! Открытки! Подождите, скоро только открытки и останутся вам на память о Колизее!»

Но Колизей по-прежнему стоял на своем месте и пострадал от воровства не больше, чем от комариного укуса. Бедняга вор сильно постарел за это время и пришел в отчаяние. «Неужели, – думал он, – неужели я ошибся в своих расчетах? Наверное, легче было бы украсть купол собора Святого Петра! Ну да ладно, надо набраться мужества и терпения. Взялся за дело – надо доводить его до конца».

Хотя я не рано выехал из Неаполя, но по прибытии в Рим у меня времени оставалось еще предостаточно, а палаццо Барберини - не так уж далеко. Как музей национальная галерея в Барберини понравилась мне больше, чем Боргезе - там многое отвлекает и чересчур пафосно, да и людно, а в Барберини - строго, спокойно, коллекция вряд ли хуже, а организация пространства и развеска полотен намного удобнее - похоже на Третьяковскую галерею и хронолого-тематическим построением экспозиции, не в пример хаосу Боргезе. Начинается с Паоло Венециано и Филиппо Липпи ("Благовещение" и "Мадонна" - прекрасные), далее - Перуджино: святой Джероламо с Иисусом, Иоанном, ну и со львом, куда ж без него. Хороший Лука ди Паоло. Никуда также и без Беллини, Лотто, Тинторетто (у последнего - "Христос и Грешница" и "Святой Джером"), "Венера и Адонис" Тициана. Бронзино - портрет бородатого Стефана Третьего. Звезда коллекция, воспроизводящаяся на рекламках галереи - "La fornarina" Рафаэля, переводится, кажется, "булочница", хотя это любовница и натурщица художника, и не могу не отметить, что у девушки глаза и грудь одинаково выразительны. Жалко, что очень многие полотна отсутствовали - разъехались по разным выставкам, не исключая и Караваджо. Что-то осталось - натуралистичная (но не настолько, какую я видел в Неаполе, от караваджистки Артемизии) "Юдифь и Олоферн", и премилый "Нарцисс" - грязноватый мальчишка, приглядывающийся к отражению в воде. Гверчино и Рени - в больших количествах, и среди прочего - "загадочные" гверчиновы "Аркадские пастухи" с черепом и надписью на могильной плите "Теперь я в Аркадии". Эль Греко - небольшие "Крещение Христа" и "Поклонение волхвов". Мужской портрет Гольбейна. Верхний этаж открывается неаполитанским разделом - Рибера и Джордано не в таких масштабах, как в Каподимонте, но качественные, один из мужских портретов Джордано - просто потрясающий, словно предвосхищает Сутина. Здесь и Сальватор Роза - в Неаполе есть улица его имени и станция метро, но полотна в глаза не бросались. Ну а в остальном - стандартный набор, вплоть до венецианских видов Гварди и Каналетто. В довесок к основной экспозиции предлагалась выставка Антонио Аквулли ака Антониацци Романо - подробно рассказывающая о творчестве мастера, его предшественниках, коллегах и последователях. Но 15-й и начало 16-го века - не "мой" период, и "открытия" я не сделал, хотя отметил "Благовещение" с кардиналом Торквемадой, изображенным помельче архангела и Девы, но крупнее всех прочих персонажей.

Пока не стемнело, захотелось поглядеть на город и при свете дня, а не только ночью. Не то чтоб я разочаровался - наоборот, и Санта-Мария-Маджоре, и особенно Сан-Пьетро-ин-Винкули с мраморным мавзолеем Юлия Второго работы Микеланджело (это где Моисей с рожками) - все это очень интересно, только чересчур для меня тяжело. А уж Цирко Массимо, этот полураскопанный котлован - зрелище крайне неприглядное. Я уже направлялся к музеям Капитолия, как ко мне обратился какой-то мужик. Рим - не Неаполь, тут не совсем запросто друг дружку донимают, но мужик прямо-таки недюжинный энтузиазм проявил - сказал, что видел меня из машины возле Цирка Массимо, подивился, что я так быстро иду (вероятно, намекая, что для человека, который еле-еле ползет и вот-вот повалится, чтоб больше не вставать, я довольно скоро перемещаюсь в пространстве), и что у его знакомых какой-то праздник, куда мне тоже следует пойти. Не знаю, что за праздник, я не до конца понял его путаные объяснения на языке, не родном для него и для меня - может, и в самом деле, а может гадость какая-нибудь, с итальянцами не угадаешь, но у меня в любом случае на первом месте святое искусство.

За музеи Капитолия пришлось отдать 2 евро, потому что включена выставка "Спинарио", а отказаться от нее нельзя - после Неаполя я уже не удивлялся. "Спинарио" - это мальчик, вытаскивающий из ступни занозу, статуя в постоянной экспозиции Капитолини, и выставка построена вокруг нее, с массой вариантов, какие только можно найти, всяких других мальчиков, тоже вытаскивающих занозы: скульптурных, нарисованных, выгравированных, чуть ли не описанных в литературе - фуфло, короче. Но музеи Капитолия - отличные, все на месте: и Волчица, и Венера, и статуи Микеланджело. Правда, мне показалось неудачным расширение музейного пространства за счет современных пристроек - первый в мире и в истории человеческой цивилизации публичный музей уже сам по себе экспонат, стоило его законсервировать потщательнее. Приличная пинакотека - с "Магдалиной" и "Бичеванием" Тинторетто, гигантским "Убийством святой Петрониллы" Гверчино, жопастыми младенцами Ромулом и Ремом от Рубенса.

Если прикинуть - я довольно много за короткий срок успел в Риме увидеть, и в разных местах побывать, и всего не перечислишь - так много разного, тут и базилика на фундаменте древних бань, и церкви разной степени роскоши убранства, и бывший квартал еврейского гетто с модерновой, в начале 20-го века построенной и вызвавшей бурю негодования синагогой (характерно, что возмущались не столько антисемиты, сколько защитники "сложившегося архитектурного облика", а впрочем, арх-фашистов от обычных фашистов отделяет совсем небольшой шаг, что можно наблюдать и нынче), и остатки театра Марчелло - далеко не столь величественный, как Колизей, но тоже внушительные. И на каждом шагу вспоминал подслушанную три года назад в поезде на Милан реплику: русские из Восточной Украины, покушав колбасы, оценивали итальянские красоты, и один сказал - "ну обошли раз кругом Колизея, а больше в Риме и делать нечего".

Да, тот же Колизей - бренд, штамп, клише, но ведь поражает! Симфония Рима - обязательно с партией машинных мигалок, которые вечно несутся куда-то, хотя движение - не такое, как в Неаполе, более упорядоченное, что меня тоже приятно успокоило. Для меня Рим оказался связан с редкостным ощущением, что я едва прикоснулся к необъятному. Во Флоренции, куда я отправился на весь следующий день, мне хватило нескольких часов при правильной организации расписания для всего, что было интересно. Про Неаполь не хочется лишний раз и думать. А Рим (где, впрочем, воказальная кассирша обсчитала меня на 1 евро, или случайно недодала, ради 1 евро обманывать - себя не уважать) - невероятный и бездонный. Как заметил предтеча всех нынешних туристов - столетья мчатся мимо, но существуют Рим и Колизей, и Мир - притон воров, клоака жизни сей.

Однажды мартышки, что живут в зоопарке, решили отправиться в путешествие, чтобы пополнить свое образование. Шли они, шли, а потом остановились, и одна из них спросила!

– Итак, что же мы видим?

– Клетку льва, бассейн с моржами и дом жирафа, – ответила другая.

– Как велик мир! И как полезно путешествовать! – решили мартышки.

– "Что же мы видим теперь?

– Дом жирафа, бассейн с моржами и клетку льва!

– Как странен этот мир! Впрочем, путешествовать, конечно, полезно.

Они снова тронулись в путь и завершили путешествие только на заходе солнца.

– Ну, а теперь что мы видим?

– Клетку льва, бассейн с моржами и дом жирафа!

– Как скучен этот мир! Все время одно и то же. Хоть бы какое-нибудь разнообразие! Нет никакого смысла странствовать по свету!

Еще бы! Путешествовать-то они путешествовали, да только не выходя из клетки, – вот и кружились на одном месте, словно лошадка на карусели.

Один и семеро

Я знал одного мальчика… Но это был не один мальчик, а семеро. Как это может быть? Сейчас расскажу.

Жил он в Риме, звали его Паоло, и отец его был вагоновожатым.

Нет, нет, жил он в Париже, звали его Жан, и отец его работал на автомобильном заводе.

Да нет же, жил он в Берлине, звали его Курт, и отец его был виолончелистом.

Что вы, что вы… Жил он в Москве, звали его Юрой, точно так же, как Гагарина, и отец его был каменщиком и изучал математику.

А еще он жил в Нью-Йорке, звали его Джимми, у отца его была бензоколонка.

Сколько я вам уже назвал? Пятерых. Не хватает двоих.

Одного звали Чу, жил он в Шанхае, и отец его был рыбаком. И наконец, последнего мальчика звали Пабло, жил он в Буэнос-Айресе, и отец его был маляром.

Паоло, Жан, Курт, Юра, Джимми, Чу и Пабло – мальчиков семеро, но все равно это один и тот же" мальчик.

Ну и что же, что у Пабло темные волосы, а у Жана светлые. Неважно, что у Юры белая кожа, а у Чу – желтая. Разве это так важно, что Пабло, когда приходил в кино, слышал там испанскую речь, а для Джимми экран разговаривал по-английски. Смеялись же они все на одном языке.

Потому что это был один и тот же мальчик: ему было восемь лет, он умел читать и писать и ездил на велосипеде, не держась за руль.

Теперь все семь мальчиков выросли. Они никогда не станут воевать друг с другом, потому что все семь мальчиков – это один и тот же мальчик.

Про человека, который хотел украсть Колизей

Он вытирал пот со лба и выковыривал из стены еще один кирпич, выбивал из арки еще один камень и прятал их в сумку. Мимо него проходили толпы туристов с открытыми от восхищения и изумления ртами. А он ухмылялся про себя: «Удивляетесь? Ну-ну! Посмотрю-ка я, как вы будете удивляться, когда в один прекрасный день не найдете здесь Колизея!»

Лифт к звездам

Когда Ромолетто исполнилось тринадцать лет, его взяли на работу в бар «Италия». Он служил мальчиком на побегушках. Это значит, что он должен был выполнять всякие мелкие поручения и разносить заказы по домам. Целыми днями Ромолетто носился взад-вперед по улицам, поднимался и спускался по лестницам разных домов, держа поднос, уставленный множеством рюмок, чашек и стаканов.

Больше всего не любил Ромолетто лестницы. В Риме, так же как и во многих других городах на земле, лифтеры очень ревниво оберегают свои лифты и стараются, чтобы ими поменьше пользовались, особенно мальчики из бара, молочницы, продавцы фруктов и все другие простые люди. Они либо сами стоят на страже у лифта, либо вывешивают разные грозные предупреждения.

Однажды утром в бар позвонили из квартиры четырнадцать в доме сто три и потребовали четыре кружки пива и чай со льдом.

– Только немедленно, иначе я выброшу все это за окно! – добавил сердитый голос. Это был старый маркиз Венанцио, тот самый, что наводил ужас на поставщиков продуктов.

В доме сто три лифт оберегался особенно тщательно, но Ромолетто знал, как можно обмануть бдительность лифтерши, дремавшей в своей сторожке. Он незаметно проскользнул в кабину, опустил в щель пускового автомат^ пять лир, нажал кнопку пятого этажа, и лифт со скрипом двинулся вверх. Вот второй этаж, вот третий. А после четвертого этажа лифт, вместо того чтобы замедлить ход, вдруг ускорил движение, проскочил мимо площадки пятого этажа и, прежде чем Ромолетто успел удивиться, поднялся так высоко, что весь Рим уже раскинулся у него под ногами. А лифт все мчался вверх. Со скоростью ракеты несся он к небу, голубому-голубому, до черноты.

– Прощайте, маркиз Венанцио! – прошептал Ромолетто, чувствуя, как у него мурашки пробегают по коже. Левой рукой он по-прежнему держал в равновесии поднос со стаканами, и это было довольно смешно, потому что лифт уже уносился в межпланетное пространство, и Земля голубела далеко внизу в бездонной глубине космоса. Она вертелась вокруг своей оси, все дальше и дальше унося злого маркиза Венанцио, который ждал пива и чая со льдом.